Сквозь послеобеденную дрёму Виан Борисыч почувствовал болезненную мысль. Острая боль окончательно прогнала сон. «Блядская скотина», — ругнулся Виан и принялся её ощупывать. Она была плотной, чуть возвышалась над остальными мыслями и невыносимо чесалась. «Сучьи потрохи!» — констатировал Виан Борисыч, пообещав себе в понедельник наведаться к врачу.
* * *
В четверг Виан Борисыч решительно распахнул дверь кабинета:
— Здравствуйте, доктор.
— Здравствуйте. Проходите, садитесь и жалуйтесь, — доктор приветливо указал на стул и принялся изучать карточку.
— Да вот, мысль. Появилась месяца три назад, никак не проходит. Становится всё больше. И твёрдая такая, болит, ноет всё, ноет, тварь. Другие мысли трогаю — все отдаются в этой, в больной. Вот и аппетита у меня нет, и засыпаю с трудом, — Виан Борисыч понуро глянул на свои морщинистые ботинки и негромко добавил:
— Да и как-то всё, в общем, всё как-то не так.
С минуту доктор отрешенно смотрел в окно, эхом бормоча «…как-то не так», после чего встряхнул головой:
— Ну-с, давайте посмотрим, что у вас, — достал эндоскоп и засунул его в левое ухо Виан Борисыча:
— Так-так. Вижу, края неровные, заходит на другие мысли. Цвет чёрный. Довольно мерзкое создание, доложу я вам, но без гистологии не разобраться. Позвольте, вот так голову, да. Сколько у вас там дряни, голубчик, вы совсем за собою не следите. Вон те гниющие отношения, о которых была запись в карточке — вам давно рекомендовали ампутацию, а теперь полюбуйтесь — все признаки гангрены налицо! И сколько желчи вокруг! А это что? Не дёргайтесь. Ну да, косая грыжа совести. Степень вторая, а то и третья. Вы когда последний раз дочь видели? Два года назад? Три? Неудивительно, что грыжа прогрессирует. Бог мой, у вас сотни незавершенных гештальтов в лимфе. Вы, я вижу, уже неделю носки не постираете. Минутное дело, а корите себя за носки эти по три раза в час. Дуралей вы, дуралей. Пролежень головного мозга, хрестоматийный случай. И таких как вы мне достаётся по дюжине на день. У всех одна картина. Стоп! Батюшки, ну конечно. У вас тут хронический экзистенциальный перитонит. Вы читали в отрочестве Сартра? Признавайтесь, уважаемый, читали? Да я по глазам вашу породу вижу, можете не говорить. Позвольте-ка угадать: стало худо, вы не знали что делать и занялись самолечением антибиотиками — Дарвин, Фрейд, Докинз, Ридли? А оно только усугубило, не так ли? Да-да, синдром радикального материализма. Всё живое в организме выжгли.
Виан Борисыч брезгливо одёрнулся, пытаясь освободится от эндоскопа: «Ушлый старый проныра, блять, морализатор сраный», — скрежетало в его больной голове.
— Не дёргайтесь, пациент, успокойтесь. И прекратите про себя ругаться, это нездоровая привычка, — доктор протёр очки краем халата.
— Почему это вы решили, что я ругаюсь? — недоверчиво покосился больной.
— У вас желваки дёргаются, как оргазмирующая матка. И зубы поскрипывают. Да и глаза. У вас взгляд одержимого бесами. Нехорошо это. Повернитесь вот так. Замрите. Сейчас будет неприятно, — доктор просунул в ухо ланцет и, сосредоточенно глядя в окуляр эндоскопа, отщипнул часть тлетворной мысли:
— Есть!
Монтировав срез на стекле, доктор залил его контрастным раствором и ловко сунул под микроскоп. Виан Борисыч ёрзал на стуле, пытаясь расслабить мышцы и остановить свой блуждающий взгляд. Однако только он расслаблял одну группу мышц, другая тут же перекашивала всё его тело. Наконец, доктор оторвался от микроскопа и тихо произнёс:
— Ужасно. Увы, да, — доктор поднял брови и поджал губы, — Экзистенциальная мысленома разума. Два месяца, не больше. Мне очень жаль. Она питается вашими соками и превращает здоровые мысли в подобие себя. Скоро её влияние затронет жизненно важные идеи, и…
— И что, всё? Лечение невозможно?
— Вы можете попробовать стандартные процедуры, но вряд ли это поможет. Боюсь, в вашей ситуации будет хорошим решением просто принять неизбежное как данность. Впрочем, что это я несу, простите. Вот вам телефон, он может помочь вам. Ну, знаете. Выговориться. Осознать. Смириться.
— До свидания, — Виан Борисыч ушел, оставив на столе доктора свою карточку и листок с семью цифрами.
* * *
«Блять, блять, блять! Хуй! Пиздец! Пиздец!» — брань вихрем носилась в сознании Виан Борисыча. Уже третий день он не мог собраться с мыслями: «Хуйнища какая-то. Ну ещё бы, блять, конечно. Ёбаная страна угрюмых неврастеников, что тут удивительного. Этого следовало ожидать. Душные компании. Монотонная работа. Несовершенные люди. Я мудак. Мир мудак. Все несовершенные люди. Нетерпимость. Шансон в маршрутках. Это должно было произойти. Блоги эти, пустые блоги. Одиночество. Скука. Сука! И главное, блять, блять, Сартр! Всё этот Сартр. Сучье вымя, в рот его ебать, Жан-Поль, блять, штопаный гондон!»
— Что теперь остаётся? — Виан Борисович задал вопрос своему коту, — Ничего больше не остаётся. Хуже не будет. Попытка не пытка, надо лечиться, — сам себе ответил Виан и подошел к книжной полке. Взглядом он отыскал нужный корешок, но руки его не слушались. На лбу выступила испарина, колени тряслись:
— Ебать меня коромыслом. Попытка, блять, пытка.
Спустя десять долгих минут книга лежала на столе. Виан Борисыч, морщась, принялся читать: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один».
Виан Борисыча вырвало.
* * *
Спустя месяц больной потерял все волосы на теле, кожа его стала серой. Но боли прекратились, тлетворная мысль стремительно уменьшалась. Доктор попросил прощения за пессимизм и отметил улучшения:
— Поздравляю, ваши успехи налицо. И никакой больше ругани, так ведь? Боль ушла! Вы теперь знаете, что делать, не правда ли?
— Я не знаю, — робко улыбнулся Виан Борисыч, — бог знает.
Его глаза больше не горели.